Париж, 1993г. У стен Нотр-Дама, Париж, 1998г.
На выставке Вагаршака Элибекяна. Мгер Мансурян, Роберт Элибекян, Вильям Сароян, Генрих Элибекян, Эмма Буазян,Ерванд Годжабашян, Сейран Хатламаджян. Ереван, 1976г.
Минас Аветисян и Роберт Элибекян, 1966г.
С Тиграном Мансуряном на выставке, 2003 г.
Ерванд Годжабашян и Роберт в мастерской М.Сарьяна, 1968г.
Народный художник РА Роберт Элибекян родился в Тбилиси, но стал истинным ереванцем. На сей раз уходящая натура минувших дней представлена через призму его воспоминаний.
***
Воспоминаний как таковых нет. Если они живут в сознании, это уже реальность. Даже говоря о прошлом, мы делаем его настоящим. Когда яркие впечатления прошлого живут в тебе, с тобой, они становятся настоящим. Как и сновидение, которое тоже реальность, потому что связано с жизнью, с биографией. И, может быть, сновидения более важны, потому что их нельзя изменить. Просто суть в том, что сны — другая реальность. И человек как бы существует в двух реальностях. Что более реально, я не знаю. Зато знаю, что воспоминания — это часть одной из этих реальностей.
***
В Ереван я приехал в июле 1960-го года — поступать в театрально-художественный институт. Дни и ночи напролет я рисовал натурщиков, натурщиц, гипсовые фигуры, готовясь к вступительным экзаменам. Засыпал только под утро. И вот однажды рано утром меня разбудила стрельба. Я высунул голову в оконце своего полуподвального помещения и ужаснулся: по улице парень с ружьем гнался за другим парнем, который пытался найти безопасное укрытие.
«Боже! Куда я попал!» — подумал я, хватаясь за голову. Оказалось, это были всего-навсего обычные разборки между “гвардейцами”, не имеющие ровно никакого отношения к простым обитателям столицы. А “гвардейцами”, как меня вскоре просветили мои новые друзья, были крутые ребята того времени, поделившие между собой Ереван и по малейшему поводу сводившие между собой счеты.
***
Первый, с кем я познакомился по приезде в Ереван, оказался Рудольф Хачатрян, тоже снимавший жилье на улице Демирчяна, по соседству со мной. Поскольку к тому времени Рудольф уже успел обзавестись семьей, жилище у него было чуть получше моего.
В институте появились новые друзья, и не только среди однокурсников, но и ребята постарше — Рубен Овнатанян, Эдик Харазян, Сейран Хатламаджян. Все яркие индивидуальности, бунтари, словом, настоящие шестидесятники.
Почти все мы жили в съемных комнатушках. Кроме Овнатаняна, который был женат и по мере сил старался вести степенную жизнь буржуа, хотя это ему плохо удавалось, и он вместе с нами отрывался на полную катушку. К примеру, однажды мы всей компанией встречали Новый год… в троллейбусе. Всю ночь колесили по городу, и даже без музыки и изысканных блюд испытывали настоящую радость от общения друг с другом, от шуточек, хохм, забавных историй, которым не было конца. Водителю троллейбуса сильно повезло, что в ту новогоднюю ночь его пассажирами оказалась наша компания.
И еще одно воспоминание, связанное с зимой. Карен Джанибекян, который тоже учился в нашем институте и тоже успел жениться, катал на саночках свою первую жену. Он крепко привязал ее ремнями к санкам и гнал вовсю с заснеженной горки близ Матенадарана. Она визжала от восторга. Первая любовь! В Тбилиси такое вряд ли можно было представить: слишком разные городские культуры.
Наши дружеские посиделки часто проходили в погребке поблизости от кинотеатра «Пионер». Раз в два месяца мне присылали из Тбилиси ведро кавурмы, в надежде, что мне хватит его до следующей посылки. Мы встречали тбилисский поезд с долгожданным грузом всей честной компанией, брали такси и тотчас же отправлялись в погребок, где пировали всю ночь. Уцелевшую часть кавурмы я кое-как дотягивал до следующей посылки. Но это вовсе не значит, что мы только и делали, что пировали и веселились. Работали мы также не покладая рук.
***
В мастерской Ерванда Кочара
Нам повезло жить в эпоху таких именитых мастеров армянского искусства, как Мартирос Сарьян, Арутюн Каленц, Врамшапух Шакарян, маэстро Кочар, Петрос Контураджян, недавно репатриировавший из Парижа и знавший все обо всех новых веяниях французской живописи, Джотто. Их присутствие делало атмосферу города насквозь пропитанной искусством, словно сам Ереван был полотном, на котором каждый из них оставил свой мазок.
В 60-ые Ереван менялся буквально на глазах, не только потому, что именно в эти годы его густо населяли самые яркие фигуры армянской культуры, но и потому, что здесь аукалось эхо московских авангардистов, появились очерки об искусстве Эренбурга, в свободной продаже можно было купить «Реализм без берегов» Роже Гароди, а выставка американской графики в Союзе художников вообще стала откровением не только для ее посетителей, но и для большинства художников-реалистов. К тому времени и в самой Армении уже заговорили о новаторском искусстве, появились новые имена – Рубен Адалян, Вруйр Галстян, Ашот Ованесян, Мартын Петросян и многие другие первоклассные художники. Генрих Игитян собрал их работы под крышей Музея современного искусства, открытие которого стало бумом для всего Советского Союза.
Парадокс состоял в том, что мы, армяне, по крайней мере, большинство людей, причастных к искусству, жили не в Советском Союзе, а в нашей армянской реальности. Никто из нас не состоял в партии, не делал карьеру, мы были абсолютно свободными людьми.
***
Как театральному художнику мне довелось работать и за границей. После успешной постановки балета “Гаяне” (по эскизам Минаса Аветисяна, с моими костюмами) в польском Гданьске последовало приглашение в Каир. В Египет мы поехали в том же составе — Вилен Галстян, второй балетмейстер Марат Мурадян и я. Наша работа настолько понравилась приглашающей стороне, что нам дали вертолет, чтобы мы могли увидеть весь Египет. Вслед за “Гаяне” в театре Сеид-Дервиша нам предложили поставить балет “Спартак”, заключили договор и предоставили возможность съездить домой на пару месяцев. Не успели мы обрадоваться новому контракту, как во дворе театра по рупору передали объявление: “Всех советских работников просим через 15 минут собраться во дворе”. Шел декабрь 1979 года. Советские войска вступили в Афганистан. Наш договор аннулировали, выплатили гонорар и дали три дня на сборы. На этом наша деятельность в Каире закончилась.
***
Однажды мне довелось поехать в Италию по линии Общества дружбы с зарубежными странами. Группа подобралась на редкость удачная — Акоп Акопян, Эдуардас Межелайтис, Фрунзе Довлатян, Альберт Явурян, известные музыканты из республик Союза. Поездка предполагалась по северным городам Италии — Милан, Падуя, Болонья. Маленькие города, лежавшие на нашем пути, в программу не входили. Но именно там находились фрески Джотто, Монтенья. Мазаччо. Я уговорил нашего гида, москвичку Веру, жившую в Италии, свернуть с намеченного маршрута и останавливаться именно в этих городках. Вера так и сделала, она была просто в восторге от нашей группы и вместе с нами открыла для себя много нового в Италии.
***
Одно дело бывать за границей по путевке, да еще в советские годы, где все четко запланировано — обеды, ужины, встречи, поездки, комфортабельные гостиницы, и совсем другое, когда оказываешься за границей, чтобы заработать на жизнь. Именно поэтому в блокаду я в общей сумме года 3-4 провел в Париже, в знаменитом Ситэ, работая, устраивая выставки. Чтобы узнать город, надо в нем не просто жить, надо работать. Когда ты своим ремеслом зарабатываешь на хлеб насущный, город вызывает совершенно иные ощущения.
Самое интересное, что в один из дней я вспомнил, как в одном из своих писем Чехов писал: “В Париже скука, в Париже дожди”. В Париже, и правда, была скука, и правда, шли дожди. А главным городом в моей жизни был Ереван.
***
Во всех городах мира есть уголки, куда водят туристов, показывают — в этом кафе любил сидеть Хемингуэй, сюда захаживал Модильяни, там бывал Сароян. Эти памятные места бережно охраняют, они и сами хранят память о городе. Сегодня в Ереване не осталось ни одного из таких мест. Исчезла и знаменитая “Копейка” — кафе Союза художников. Без преувеличения можно было назвать это кафе центром армянской передовой мысли. Кто только здесь не бывал — Ерванд Кочар, Костан Зарьян, в 70-ые годы переехавший из Италии в Армению вместе со всей своей семьей, актер Арман Котикян, архитектор Спартак Кндхцян, философ и лингвист Эдмонд Аветян, преследуемый за свои диссидентские взгляды, Минас Аветисян, Арко, Тигран Мансурян, Авет Тертерян, Фрунзик Мкртчян, Левон Нерсесян, сын Грачья Нерсесяна, на лекции которого по зарубежной литературе ломилась вся студенческая молодежь Еревана, искусствовед Петрос Айтаян.
В кафе рядышком всегда сидел кто-то незнакомый, мы знали, что он из органов, и работа его — следить за нами. То есть наши встречи проходили под чьим-либо бдительным оком, и тем не менее мы были свободны в своих шутках и высказываниях. “Копейку” от ресторана под гостиницей “Ереван” отделяла ажурная железная решетка, которую Левон Нерсесян окрестил Берлинской стеной, “Копейку”, соответственно, — ГДР, а ресторан -ФРГ.
В год один-два раза Союз художников устраивал юбилейные выставки, с которой за очень приличные суммы закупались наши работы. И если мы, как правило, расплачивались в кафе вскладчину, то, получив гонорар, отмечали это событие на широкую ногу. До 2-х 3-х часов дня мы работали каждый в своей мастерской, а после шли в свое излюбленное место отмечать гонорар. Левон Нерсесян обычно говорил в таких случаях: “Ребята, сегодня мы — буржуи, хватит сидеть за Берлинской стеной, пошли в ФРГ, на островок свободы”.
Сегодня нет ни ГДР, ни ФРГ. Вместо того, чтобы установить в нишах этих памятных заведений бюсты Нерсесяна, Зарьяна, Кочара, других именитых завсегдатаев наших посиделок, здесь соорудили модерновые дорогие рестораны, которыми никого в мире не удивишь. А следы истории и память о них осталась только в наших воспоминаниях.
Роза Егиазарян
