Фильм «Высокая мода», в котором играли Софи Лорен, Марчелло Мастроянни, Анук Эме, Ким Бейсингер, Джулия Робертс и другие звезды мирового кино, я смотрела несколько раз, и все несколько раз — по телевизору, да еще старого образца, поскольку вышел он на экраны где-то в середине девяностых прошлого столетия. Смотреть смотрела, но все никак не могла понять, почему Марчелло Мастроянни то и дело что-то оттирает с ног, вернее, с подошв, словно вляпался во что-то. Экран телевизора не позволял разобрать. И только оказавшись в Париже, в том самом, где разворачиваются события «Высокой моды», я поняла, в чем дело. Правда, не сразу. Потому что в Париже не столько под ноги смотришь, сколько по сторонам, вернее, под ноги совершенно не смотришь, пока не вляпаешься. Как Марчелло Мастроянни. В собачьи, как бы это поделикатнее выразиться, экскременты.
Этих самых экскрементов на улицах Парижа, даже центральных, великое множество. Потому что парижане любят собак, но убирать за своими питомцами не любят, считают, что это дело муниципальных служб. А муниципальные службы, я так понимаю, за собаками не поспевают, убирают с утра пораньше, а дальше, видимо, полагаются на сознательность граждан, которые, в свою очередь, полагаются на муниципальные службы.
И таким образом получается порочный круг, в результате которого туристам в Париже приходится глазеть не только по сторонам, но и под ноги, чтобы не угодить, сами понимаете, куда.
Поскольку Париж был моей первой настоящей заграницей, я решила, что в цивилизованном мире так принято: гадить и за собой, вернее, за своими питомцами, не убирать. Оказалось, в Париже принято не убирать не только за собаками, но и за собой. Не в смысле испражнений, этого я не видела, а в смысле окурков: даже в кафе можно запросто бросить окурок на тротуар или на пол, там пепельницы на столе не во всех заведениях общепита имеются. Вот просто покурил и — швырк окурок под ноги. И этих окурков на полу — просто тьма-тьмущая, и никто не возмущается, не борется с антисанитарией. Такие у них в Париже нравы. Кому не нравится, те в Лувр идут или в музей какой-нибудь, типа Помпиду. Там вообще с музеями перебор. И, главное, чисто – ни окурков, ни экскрементов.
После Парижа я оказалась в Германии. Там тоже этих собак как собак нерезаных навалом. В смысле тех, у которых хозяева. Что-то бездомных ни в Париже, ни во всей Германии я не видела, Вот бездомных, которые люди, а не собаки, в Париже полно, а в Германии видела только одного, да и тот оказался миллионером, который любил время от времени вести бездомный образ жизни. Хобби у него такое – изображать бездомного. Но я не о бездомных, а о собаках домашних, которых немцы выгуливали на предмет совершения своих собачьих дел. И что вы думаете, не успеет собака справить нужду, как хозяин тут как тут – с лопаточкой и целлофановым мешочком. Все прибирает аккуратно, как немцам и полагается.
Я поначалу думала, что у немцев аккуратность в крови, поэтому и с собаками, вернее с тем, что после них остается, они так аккуратно справляются. Но потом оказалось, что и в Польше ситуация аналогичная, хоть и принято считать, что курица не птица, Польша — не заграница.
Как там обстоит дело в других странах, не знаю, не могу судить. Зато в Армении все в точности как в Париже. С некоторых пор в Армении признаком того, какую социальную ступень занимает человек, является наличие у него собаки. То есть лицо человека определяет его собака. Чем круче собака — тем круче лицо. Но поскольку тот, у которого крутое лицо, занят своими крутыми делами, собачьи дела оказываются в руках отпрысков крутых лиц. Особенной любовью к собакам отличаются юные нежные создания, которые выгуливают своих длинношерстных и короткошерстных, вислоухих и остроухих, длинноногих и коротконогих, постриженных и накрученных, одетых по последнему слову собачьей моды и даже обутых в собачьи ботиночки красавцев на длинных и коротких поводках. Поводки в Армении уже привились. И слава Богу. Потому что прежде считалось, что поводок — насилие над собачьей свободой. А поскольку собаки у нас хоть и преимущественно иностранных пород, но характером чистопородные армяне — любят пообщаться, принюхаться, выяснить ху из ху. Не то, что их заграничные сородичи, которые постороннего человека за собаку не считают — не гавкают, не бросаются, не кусают и вообще просто в глаза не видят. Заграничным собакам намордник надевай — не надевай, все одно: воспитание не позволяет навязывать себя незнакомцам. У наших все наоборот. Но намордники они почему-то не носят. Вместо намордника хозяева уверяют, что собака некусачая и нечего ее бояться. А которые боятся, нечего им ходить там, где гуляют их собаки. Но поскольку собаки гуляют везде, то везде, где они гуляют, после них остаются точно такие же следы, как от их парижских сородичей. И замечание хозяину не сделаешь, потому что, во-первых, собака без намордника, а во-вторых, хозяин по большей части хозяйка, то есть дама. Дама с собачкой. И не пристало даме убирать какие-то вонючие собачьи экскременты. Не нравится — убирайте сами, как правило, огрызаются такие юные продвинутые дамы.
Ереван, хоть и не Париж, но музеев у нас тоже достаточно. Не нравится ходить там, где на каждом шагу собаки нагадили, то есть по центру города, ходите в музеи. Уж там-то точно чисто.
Роза Егиазарян
