С Микаэлом Мирзаяном
Сестра отца, Люся Алиханова (единственная фотография с Алихановыми, фото отца не сохранилось), 2-летний Эдик с матерью
Гори, 1930-е годы
“Пока я жив, ни слова об этом…” – раз и навсегда решил для себя композитор Эдвард Мирзоян. Но, устав от непосильного груза семейного табу, рассказал откровенно о том, что всю жизнь не давало ему покоя. Из детства через всю жизнь он пронес глубокую драму, о которой не любил говорить. Драму разлуки с отцом – Семеном Алихановым. Зато упоминая об отце, он непременно уточнял: “ Мой отец, Микаэл Мирзаян… “
Известный композитор стал героем моей книги “Эдвард Мирзоян в письмах и диалогах”. Он еще и просто герой – ведь с такой степенью откровенности о себе во всеуслышание могут говорить только по-настоящему сильные люди, которые в творчестве так же естественны, как в жизни, которые с каждым следующим шагом преодолевают себя прежнего. Вскоре после начала работы над книгой Эдвард Михайлович нашел в себе силы посмотреть правде прямо в глаза. Книга вышла еще при жизни композитора, но, публикуя фрагмент из нее (каждый кусочек этой исповеди давался ему непросто), в статью для “Пятницы” я включила еще одну историю, которую Мирзоян мне все же не рассказал. О ней я услышала от супруги композитора только после его смерти. Эти несколько строчек о московской встрече с дядей и о потере последней возможности встретиться с отцом были, наверное, для композитора невыносимо мучительным воспоминанием …
Микаэл Мирзаян и Люся Першангова, 1939 г
Разрыв между родителями пришелся на 1924-1925-е годы и очень жестоко отозвался на ребенке, которому было только 3-4 годика. Впоследствии Эдик не осмеливался говорить с матерью об Алиханове, боясь причинить ей боль. Кто отец, из какого он рода, какой профессии, как потом сложилась его жизнь – об этом Эдику пришлось услышать от… жены. Будучи родом из Тбилиси, она помнит Семена Алиханова: “События начала века жестоко сломали судьбу многих, в том числе и бывшего полковника царской армии дяди Семы – доброго, улыбчивого, остроумного, – рассказывает Елена Мамиконовна. – Обычно он стоял у входа в мастерскую по ремонту радиоприемников – привлекательный, представительный, в высоких сапогах-крагах. Этот немолодой уже человек поразил меня своей мужской привлекательностью. Мне хотелось, чтобы у красивых армян были дети, чтобы род их продолжался. И однажды я с каким-то необъяснимым волнением спросила у близкой подруги, с которой мы часто проходили мимо мастерской:
– Бедный дядя Сема, неужели у него нет семьи?
– У него в Ереване есть сын. Он музыкант.
Так я впервые услышала о своем будущем муже, конечно, не догадываясь, что речь идет именно об Эдварде Мирзояне”.
Семен после развода с Люсей Першанговой был дважды женат, но больше детей у него не было. “У меня разрывается сердце, когда я думаю о тебе и Эдике”, – писал он Люсе, которая осталась неумолимой в своем решении о разводе с мужем.
…Весна. 1921 год. Как изменился Карс! Город невозможно узнать. Армянское население беспощадно вырезано. Нагруженные разворованным добром, турки и курды снуют по улицам. Как случилось, что город с десятью крепостями сдался почти без боя?
Карс был поднят на жертвенный алтарь турецко-большевистской дружбы.
Люся Першангова (Փեժանգի), армянка из Гори, приехала в Карс повидать мужа. Чистой воды сумасбродство – как сюда можно было ехать? Ей всего 18, она ждет ребенка (возможно, паспортные данные Л. Першанговой неточны – 1903 г. вместо 1901 г., – есть основания полагать, что она родила сына в 20, а не в 18 лет). Где может быть ее муж, полковник Семен Алиханов? Гдe скрывается их воинская часть? Семен служил в царской армии и оказался в этом обреченном городе…
Это случилось, потому что должно было случиться. Никто и не думал о ребенке, сейчас было не до этого. Но он решил родиться, и именно сейчас, благословив соединение двух судеб в пучине войны или, скорее, бойни. Он заявил о том, что будущее есть, оно возможно. Люся совершенно точно знала, что это будет мальчик – мысль о девочке она не допускала. “Это будет Эдик, и он будет музыкантом!” Почему? Неужели здесь, у самой границы в ад, можно думать о музыке?! Да, будет только так – и этот ее сценарий одобрила Судьба. Откуда у этой юной, хрупкой женщины столько сил и воли к жизни всему вопреки? Не это ли главное, что ей суждено передать сыну?
Никто не знает, каким чудом Семену и Люсе удалось все-таки найти друг друга. Люся не любила рассказывать о муже. Впоследствии она просто вычеркнула его из жизни – своей и сына. Горечь обид и разочарований убила в ней любовь к Семену Алиханову, и вспоминала она его только в пылу раздражения, чтобы бросить сыну в сердцах: “Ты такой же непутевый, как Алиханов…”
Но тогда, в 1921-ом, все было иначе. Стоял вопрос жизни и смерти, и ответственности перед зародившейся новой жизнью. Отряд Семы отступал, надо было бежать. Но как? Вместе им наверняка не выбраться. И Семен пошел на отчаянный шаг: он доверил беременную жену возничему-курду. “Как Сема оставляет меня одну?!” – с ужасом думала Люся, с недобрыми предчувствиями садясь в арбу, – беременных убивали с особой жестокостью. Но выбора не было, наверно, это наиболее верный путь. Семен хорошо заплатил возничему за то, чтобы тот довез ее до Караклиса. Может, обойдется, может, удастся унести ноги…
По безлюдной дороге тащилась кляча. Карс позади. Возничий ведет себя мирно, едет тихо, почти не оборачиваясь. Скоро она окажется дома, у родителей. Лишь бы Семе удалось поскорее приехать за ней… Ужасно хочется пить. Вот ручей, живительный источник. Она жадно припала к воде… Все произошло за долю секунды. Как часто потом перед ней вставала эта картина – как страшный сон, как неотвязное видение. Казалось, все это происходит не с ней. В зеркальной глади воды она увидела занесенный над головой кинжал. Мгновенно выхватила револьвер и, повернувшись, выстрелила в упор. Возничий упал замертво.
…Она была как в забытьи, шла из последних сил. На каждом шагу Люсю подстерегала опасность: турки занимали все новые населенные пункты, истребляя жителей. Ее могли заметить, и никто бы не нашел ее следов. Люся не знала дороги, но безошибочное чутье подсказывало ей, куда идти. Она вышла к Караклису, добралась до вокзала.
Белый флаг развевается над составом с тремя вагонами. Люся еле двигается, она почти босая, ноги изодраны в кровь. Она дрожит от страха, усталости и холода. Спасение близко. Люся подбегает к первому вагону – проводник не позволяет ей подняться, она бросается ко второму вагону – и там ей нет места. В отчаянии молодая женщина просит пропустить ее в третий вагон – снова отказ. Ей показалось, она сейчас упадет в изнеможении, слезы льются из глаз… И тут случилось чудо. Пожилой мужчина с седой бородкой вступился за женщину. Он что-то сказал проводнику, и тот с неожиданной готовностью пропустил ее в поезд. Люся была спасена. Она еще не знала, кто этот рыцарь, который не дал ей погибнуть. Он сопровождал ее на протяжении всего пути до Тифлиса. Уже потом подарил ей свою фотографию с нежной дарственной надписью. Им оказался Ованес Туманян…
Эдвард появился на свет вскоре после возвращения Люси в Гори, 12 мая 1921 года в родительском доме Люси. Всё как-то сразу определилось. Вскоре Семену удалось вырваться из Карса. Он приехал в Гори и увез семью к себе в Тифлис. Жизнь Алихановых обрела новое измерение…
Самым первым воспоминанием детства, окрашенным сильной, невероятной радостью, стало чудо. Чудо обретения МАТЕРИ. Эдику внушили, что мамы больше нет – она умерла. Трехлетнему малышу пришлось вынести этот удар беспощадной, уничтожающей силы. И вот в Тбилиси, на резном деревянном балконе отцовского дома, присев на корточки, он часами наблюдал за детскими играми во дворе. И вдруг заметил поднимавшуюся по лестнице женщину. “Увидев ее улыбку, я мгновенно почувствовал: ЭТО МАМА! ”
Обретение матери обернулось потерей отца. Люся похитила ребенка, не рассчитывая на согласие Алиханова навсегда расстаться с Эдиком. Запутавшись в жизни, в которой полковник царской армии был уже совершенно лишним, Семен не находил себе места. Люся приняла решение и, порвав все отношения, уехала в Ереван. Там по воле судьбы встретила благородного, неординарного, талантливого человека, композитора с тифлисскими корнями Микаэла Мирзаяна, который сделал ей предложение с готовностью усыновить ребенка. Она тайком вывезла Эдика и дала ему новую фамилию, не отвечая на письма бывшего мужа с мольбами и требованиями вернуть сына.
…Как-то в Гори отчим, Микаэл Мирзаян, сел за фортепиано и сходу перевел свою знаменитую песню “Тонацар джан, тонацар” на грузинский язык. Кстати, феномен этой детской песни абсолютно необъясним. Каким образом уже практически целый век она не сходит с уст детей и взрослых, сохраняя лидерство в своем жанре при любом историческом и нравственном раскладе сил – уму непостижимо. Зато как гордился приемным отцом маленький Эдик! Папа не только стал одним из организаторов музыкальной школы имени Александра Спендиарова, но и открыл детский музыкальный театр с солидным репертуаром. Костюмы и декорации шила мама, а Эдик фамильной печатью “Микаэл Мирзаян” пропечатывал каждый билетик.
…Спустя несколько лет, когда мальчику было лет шесть, мама повезла его в Сурами. В крепости было темно, не было видно ни зги, но Эдик знал, что там должен быть его настоящий отец. И все же не ожидал, когда кто-то его обнял, воскликнув: “Эдик, сыночек…” Мальчик страшно испугался, сильно ударил отца в грудь и убежал. От нервного стресса у Эдика подскочила температура. Дело в том, что Алиханова Эдик начисто забыл – Семен практически не занимался ребенком. Зато папиного брата, дядю Костю, он помнил очень хорошо: тот, забавляя маленького племянника, как-то показал ему яблоко – и тут же целиком положил его в рот. Эдик, по собственному определению, “просто обалдел” от восторга. Он хорошо помнил дядю и без труда узнал его спустя годы.
…Шел 1944-ый год, 23-летний демобилизовавшийся из армии композитор Эдвард Мирзоян вместе с Микаэлом Мирзаяном участвовал в Декаде музыки Закавказья, проходившей в Тбилиси, где исполнялась его симфоническая поэма “Героям Отечественной войны”. Администратор Тбилисской филармонии передал, что корреспондент местной газеты желает встретиться с молодым композитором. Его отвезли в гостиничный номер, где состоялась неожиданная встреча отца и сына. По характеристике Эдика, это был интересный мужчина с курчавыми волосами, но черты лица стерлись из памяти. Алиханов дарит сыну часы. “А у меня есть”, – гордо отказывается Эдик (в 1938-ом, к окончанию школы, родители подарили ему часы фирмы “Мозер”, и, кроме того, в качестве подарка он вместе с Микаэлом Мирзаяном побывал в Москве и Ленинграде). “Ничего, пусть мои базарные часы тоже будут”, – настаивает Алиханов. По инициативе Люси Богдановны, которая тоже в эти дни была в Тбилиси, мать и сын вместе заходят в гости к сестре Алиханова, тете Люсе (тоже Люся!) За столом, пытаясь преодолеть возникшее напряжение, отец беспрестанно говорит – о политике, о войне… И тут происходит нечто непредвиденное: Алиханов предлагает тост за маму. В ответ Эдвард Мирзоян демонстративно проявляет характер: “А я пью за маму и моего отца Микаэла Мирзаяна”… Встреча развалилась, все разошлись, стало ясно, что сын навсегда потерян для Алиханова. Когда Люся рассказала мужу о происшедшем, Микаэл дрогнувшим голосом сказал, что понимает отцовские чувства Алиханова, и резко подошел к окну – до этого случая Эдик его плачущим не видел…
Спустя годы его величество Случай в последний раз предоставил композитору возможность увидеться с отцом. …В Москве, в одной из овощных лавок, знакомые хозяина, постоянные покупатели-армяне просят его собрать корзину из продуктов самых лучших сортов: “К нам в гости должен зайти знаменитый композитор Эдвард Мирзоян!” Хозяин лавки выбирает все самое лучшее и неожиданно напрашивается в гости: “А тогда и я к вам загляну”. Конечно, его с удовольствием будут ждать вечером. Эдвард Мирзоян действительно приходит к знакомым, царит веселье, музыка и громкий смех раздаются в квартире. И вдруг, в упор глядя на композитора, хозяин лавки называет его по имени: “Эдик! Эдик!” Молниеносно перед Мирзояном встает картина из детства: ведь это дядя Костя, он же часто нянчил маленького племянника. Это он несказанно удивил малыша, отправив сразу в рот целое яблоко. “Эдик, твой папа нездоров, пойдем, он хочет тебя видеть!” Но, не желая противиться воле матери, Эдик снова отказывается от встречи.
“Вот сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю, что по отношению к Алиханову вел себя неправильно. Мне искренне жаль, что связь с отцом была прервана, что мама взяла на себя непомерную ответственность – лишить меня возможности общения с Семеном Алихановым, срубить корень, из которого я был взращен. Но в те годы я был более чем уверен, что прав – ведь я очень любил Микаэла Мирзаяна…”
“Я воспитываю своего врага, чтоб он стал моим другом” – вот главный принцип воспитания Люси Богдановны, женщины поразительно яркой, но строгой, и даже суровой. “Как она меня била!” – сжимаясь всем телом будто от физической боли, вспоминает композитор. Так закалялась сталь мирзояновского своенравного характера, который, вынужденно беспрекословно подчиняясь, всегда находил способ добиться своего. Сломать его упрямый норов оказалось невозможно – он доказал это и маме, и жене, и властям, и недругам, и миру – и творчеством, и всей своей неуемной страстью к жизни. Но Боже мой, как тяжело ему доставалось право на собственное “Я”!
Люся Богдановна сыграла в его жизни определяющую роль. Она прожила около 90 лет и скончалась незадолго до 70-летия сына, но и в этом возрасте он пережил эту потерю как потрясение. Артистка театра имени Сундукяна, обладательница красивого голоса, который она обрабатывала в Ереванской консерватории, артистка хора Театра оперы и балета имени Спендиарова, Люся Першангова не стала гоняться за карьерой. Как истинная женщина, она сделала выбор в пользу семьи и сына, которому была бесконечно предана. Она была для него высшим и непререкаемым авторитетом, который так и не был до конца преодолен, низвергнут с высокого пьедестала родительского императива. Всегда – и в 5, и в 40, и в 70 лет – Эдик оставался для нее все тем же ребенком, которого нужно было оберегать, наставлять и вести по этой нелегкой жизни…
Лилит Епремян
