Арко с профессором Вилли Ягером и Генрихом Игитяном на открытии выставки в Гейдельберге
Автопортрет Врамшапуха Шакаряна
Арко дает мастер-класс группе немецких художников. Фото из немецкой прессы
В конце августа заслуженному художнику Армении АРКО (Аркадию Багдасаряну) исполняется 70 лет. Родился он в Баку, детство провел в Карабахе, подолгу жил в Москве и Германии, но прикипел душой только к одному городу — Еревану, который на полвека стал ему родным домом.
- В Ереван я приехал в 1966-ом, вполне уже сложившимся молодым человеком 21 года от роду, хотя с детства мечтал увидеть Армению, о которой узнал от одного из наших родственников, служившем в Ереване. Он был первым человеком, который с восторгом рассказывал об армянской культуре, искусстве.
Учась в Бакинском художественном училище, я понимал, что если хочу посвятить себя искусству, то не в этом городе, который был мне чужд, несмотря на свою кажущуюся интернациональность. Тогда я был очень стеснительным, ранимым, хоть и вполне самостоятельным юношей. Я говорил на карабахском диалекте и был уверен, что это и есть армянский язык. Но меня почему-то никто в Ереване не понимал. Я спрашивал у стоявшего впереди меня пассажира, выходит ли он из автобуса, а тот удивлялся, потому что по-карабахски «выходить» на местном армянском значило «подниматься». Однокурсники спрашивали, есть ли у меня резинка, я отвечал — «есть не» (“ка воч”). Они удивлялись, почему же не даю, если есть, не замечая отрицательную частицу «воч». И так долгое время.
Но все равно, народ здесь был доброжелательный, легко принимал в свои ряды. Я быстро освоился. У меня появился излюбленный маршрут : институт-Матенадаран- Картинная галерея.
Мое счастье и везение, что я познакомился и подружился с искусствоведом Погосом Айтаяном, который свел меня со многими молодыми талантливыми художниками того времени — Минасом Аветисяном, Робертом Элибекяном, Рубеном Адаляном. Ереван сразу и навсегда стал для меня родным городом.
***
— Любимым преподавателем студентов Художественно-театрального был Врамшапух Шакарян, выпускник ВХУТЕМАС-а, ученик Фаворского, человек высокой культуры и очень тяжелой судьбы, переживший ссылку, но не сломавшийся. Он жил, казалось, одним искусством. Внешний мир словно обходил его стороной. Познания его были энциклопедичны, и он щедро делился ими со студентами. От него мы узнавали не только о секретах мастерства Леонардо да Винчи, но и о методах преподавания в знаменитых студиях мюнхенских живописцев конца ХIХ — начала ХХ вв. Антона Ашбе и Шимона Холоши, кстати, имевшего армянское происхождение. Он знакомил нас с творчеством Сальвадора Дали, Пикассо, Хуана Миро, хотя в обязанности его входило лишь преподавание рисунка. Он раздвигал перед студентами границы искусства, и перед нами представало единое мировое пространство, в котором культурные процессы оказывались столь же закономерны, как процессы, происходящие в обществе.
Шакарян любил представлять в лицах своих коллег. Акоп Коджоян, к примеру, в его рассказах оказывался неописуемым фантазером, который будто бы охотился на львов … с Мао Цзедуном!
Шакарян всегда жил очень стесненно, ютился в каких-то общежитиях, и лишь под конец жизни ему выделили небольшую квартирку. Мы с моим другом, художником Вагаршаком Арамяном навестили его буквально в последние часы его жизни. Мастер кивнул на свой «Автопортрет», висевший в изголовье, и сказал, что дарит мне. Мы с Вагаршаком отвезли его в 1-ую больницу, но спасти не удалось.
Он был поистине прекрасным художником, который сделал бы честь любому народу. Но, к сожалению, в Государственной картинной галерее выставлены лишь 2-3 его работы, хотя в запасниках хранится несколько десятков его картин и рисунков.
***
— В Ереване 70-ых все представители творческой интеллигенции знали друг друга, дружили, знакомили своих друзей с друзьями друзей. С философом и лингвистом Эдмоном Аветяном меня познакомил на улице мой друг, поэт Генрих Эдоян. Я стал часто бывать дома у Аветяна. Его мама, Тамара Аракеловна, преподавала русский и литературу не одному поколению ереванцев. Эдмон Гегамович отличался неординарным характером с самого раннего возраста. Когда его отца забрали, он в порыве поиска справедливости написал письмо Сталину, да не просьбу, а критику всего того, что творилось вокруг. И чтобы спасти его самого от ареста, а может и расстрела, 16-17-летнего мальчишку упекли в Иджеванскую психушку.
Но даже это лечебное учреждение не способно было подавить бунтарский дух, заложенный в Аветяне с рождения. Он считался диссидентом. Хотя диссидентство в Армении имело некое отличие от диссидентства в России или, скажем, в Прибалтике. Потому что в Армении дух свободомыслия не насаждался извне, а присутствовал как нечто само собой разумеющееся во всех слоях общества. И даже Комитет госбезопасности Армении, призванный не пущать и следить, тоже вел себя весьма специфически: закручивал гайки не по собственной инициативе, а когда поступала разнарядка из Москвы. Что говорить, если полузапрещенный Высоцкий выступал в Ереване в клубе КГБ, а сотрудников этого учреждения поставлял русский филфак Госунта, выпускники которого годами впитывали вольнолюбивые мысли своего преподавателя латыни Эдмона Аветяна.
Именно в Армении спасался от бдящего ока КГБ диссидент Григорий Хомизури, переселившийся из Москвы в Ереван. Здесь он издавал под чужой фамилией свои самиздатовские книги, менявшие устоявшиеся представления об Октябрьской революции, о деятельности 26 бакинских комиссаров. У Эдмона Аветяна собирались Григорий Хомизури, филолог, поэт Рафик Папаян, его ближайший друг, преподаватель античной литературы Левон Нерсесян, совсем еще молодой Сурен Золян, студенты Аветяна. Это была тесная однокомнатная квартирка на первом этаже рядом с гастрономом «Киев», но вмещала она множество людей. Здесь велись беседы не только о политике и литературе, об искусстве, но и много было анекдотов, шуток. Мы с Эдмоном Гегамовичем играли в своеобразную игру — состояли на службе в органах. Он был майором КГБ, дослужился до подполковника, а я никак не мог вырасти в чине, все оставался капитаном. Считалось, что каждая полбутылка водки — это поощрение от начальства за донос. Тосты у нас тоже были своеобразные — пили за упокой души здравствующих членов Политбюро.
Помню, как гордился Эдмон Гегамович, рассказывая, что написал Солженицину письмо после публикации в «Новом мире» » Одного дня Ивана Денисовича» и получил от него пространный ответ.
Я рисовал портрет Эдмона. Несколько раз во время сеансов приходил в мастерскую Генрих Эдоян. Часами оба читали стихи. Аветян — русскую поэзию, Эдоян — те же стихи в переводе на армянский. Я поражался их феноменальной памяти. К сожалению, во время пожара в квартире Аветяна портрет сгорел, сам Эдмон Гегамович с тяжелыми ожогами слег в больницу. А единственный слайд этой работы я отдал Тавросу Даштенцу, когда он писал обо мне статью, и так не получил ее назад: Таврос безвременно ушел…
… После смерти Брежнева диссидентов Хомизури и Рафика Папаяна арестовали, а Эдмона Гегамовича опять запрятали в психушку.
Когда настали новые времена, Эдмон Гегамович , как и его друг Левон Нерсесян , оказались практически без средств к существованию, и если бы не Вано Сирадегян, опекавший Нерсесяна, и Серж Саргсян, взявший на себя содержание своего бывшего преподавателя Аветяна, вряд ли они оба смогли бы выжить.
***
После землетрясения все резко изменилось не только в самой Армении, но и во всем мире. Отовсюду привозили помощь пострадавшим от землетрясения, медикаменты, медицинское оборудование. Приезжали представители Бундестага, разных правительственных и неправительственных организаций Западной Германии. Поскольку у меня состоялась успешная выставка в ФРГ, и о ней много писали в немецкой прессе, делегации, приезжавшие оттуда, приводили в мою мастерскую. Обычно они «отмечались» в ЦК, потом в Совмине, а вечер проводили у меня. В один из таких вечеров переводчица, заметив, что мы с женой вполне способны обойтись без ее помощи, отпросилась и ушла пораньше. Я приготовил в камине шашлык из свинины. Немцы возились с вилками-ножами. Я предложил не церемониться и есть руками, но забыл, как по-немецки слово руки. » Hände hoch!»- выпалила жена и показала, как есть руками. У немцев вытянулись лица. Кто-то из гостей, чтобы замять неловкость, спросил, из какого мяса шашлык. » Russische Schwein»,- снова прибегла к лексикону советских военных кинофильмов жена. Немцы облегченно рассмеялись. Хохот усилился еще больше, когда она объяснила, откуда у нее такие познания в немецком.
***
Мои картины охотно покупали представители многих посольств. Со многими послами меня связывал не только интерес к искусству, но и дружба. Они запросто бывали у меня в мастерской. Однажды, не помню уже по какому поводу, за столом в мастерской собрались скрипач Эдуард Тадевосян, актеры Левон Тухикян и Владимир Мсрян, поэт Генрих Эдоян и еще кто-то из друзей. Присутствовал первый секретарь посольства Германии, который перед отъездом в Америку, куда его переводили, зашел купить у меня очередную картину, и, конечно, тоже присоединился к нашему застолью. Неожиданно в мастерскую заглянул мой добрый знакомый Марат Эдилян, директор Института научно-технической информации. Он быстренько перехватил роль тамады у неистощимого на шутки Эдуарда Тадевосяна и стал произносить тосты один за другим. За гениального скрипача, всемирно известного поэта, выдающегося актера и т.д. и т.п. Все велеречивые тосты Эдиляна и впрямь соответствовали действительности, однако для немецкого уха подобное восхваление выглядело если не нелепо, то, по крайней мере, слишком преувеличенно. Когда дошла очередь до возвеличения первого секретаря посольства Германии, он не дал возможности тамаде превознести его достоинства, поднял руку и сказал: «Я обычный немец».
***
Двенадцать лет назад в мастерской раздался звонок. Женский голос сказал, что меня представляют к званию заслуженного художника Армении… Я не дал досказать, ответил, что оценил шутку, и поинтересовался, кто говорит.
— Из Министерства культуры, — сказала незнакомка.
— Спасибо, удачная шутка, — сказал я и повесил трубку.
Тут же последовал новый звонок, и тот же голос сказал, что это не шутка, что мне надо готовить документы.
-Дурацкая шутка! — уже раздраженно отреагировал я и бросил трубку.
Опять раздался звонок. Я собирался нагрубить, но звонил мужчина.
— Арко джан, это Роланд Шароян (тогдашний министр культуры — Р.Е.). Без шуток. Готовь документы, представляем тебя на звание заслуженного художника РА.
Так я стал первым заслуженным художником независимой Республики Армения.
Записала Роза Егиазарян
