О тревоге и беспокойстве
Главное — правильно распределить, чтобы не беспокоиться обо всем сразу.
О просроченном проездном билете, зимних галошах или последнем рулоне туалетной бумаги.
Допустим, беспокойство (или же тревога, тревога — это градусом выше, чтоб вы понимали) о том, что я уже черт знает сколько не рисую (или не пишу). Как же так, думаю, жизнь проходит, мольберт стоит, кисти сохнут, а слияния с вечностью не происходит.
Тогда я выхожу в лоджию (она же мастерская), стою, подбоченясь (так когда-то стояла моя еврейская бабушка Роза Иосифовна, — стояла и шевелила губами, видимо, вся во власти неисправимого беспокойства по поводу и без, — хотя, вы же прекрасно понимаете, повод — он всегда найдется, как и причина, и даже отсутствие ее и его — не оправдание преступной беспечности. Уж моя-то бабушка Роза умела беспокоиться. Ах, как виртуозно она беспокоилась! Я ей в подметки не гожусь).
Так вот, выхожу в лоджию, прикрываю ладонью глаза и смотрю, как солнечный свет заливает пустые холсты, как тюбики с краской блекнут и стареют, как утекают мгновения прекрасной золотой осени (а до того — лета), и скоро холода, зима, и тогда точно на балконе не постоишь, почесывая босой ногой другую …
Я выхожу в лоджию и подсчитываю, сколько прекрасных картин остались ненаписанными за это прекрасное лето.
Но долго тревожиться по одному поводу я не могу. Потому что на подхвате всегда есть новый, — допустим, о деньгах, которые… ах, как бы было славно, если бы вовсе не приходилось задумываться о них, как и о грядущем времени года, жизни, о блекнущей, так сказать, красоте, безвозвратном детстве, юности, любви… (список произволен и может пополняться в зависимости от…)
Допустим даже, сию минуту все у вас славно, или вам кажется, что славно, но беды и несчастья караулят, подкрадываются, — затаив смрадное дыхание, стоят под дверью и прислушиваются к каждому счастливому вдоху и выдоху, чтобы с гнусавой и подлой ухмылкой выйти на авансцену в нужный момент.
Тревога о близких — это всегда надежно, тут вы не прогадаете! Тревога о грядущих неприятностях — о подорожании, о войне, о газе, нефти, электричестве, о землетрясении, о конце света (как тут не вспомнить бабушку Розу — о, она знала, она таки знала, чем все закончится).
И вот стою на балконе, уцепив нога за ногу, как стояла бы любая не ведающая забот и тревог птичка божия, — как стояла бы я сама лет двадцать тому назад, — обратив лицо солнцу, смотрю на пустые холсты, и вдруг понимаю, что не тревожусь, не тревожусь, и все тут; ведь это так прекрасно — любая ненаписанная картина и непроизнесенное слово, незапечатленное, неотлитое, не бронзовое, не мраморное, не…
Пустой холст — это окно в будущее, в котором нет зловещих знаков и поводов для непременной тревоги и зудящего беспокойства, — в котором только шелест листвы и дуновение теплого ветра, и огромная прекрасная жизнь, свободная от планов, пометок, флажков, сожалений и угрызений о том, что все сложилось не так, как задумано свыше.
Каринэ Арутюнова
Для справки: Каринэ Арутюнова, художник, прозаик. Автор книг «Пепел красной коровы» (2011, “Азбука-Аттикус”), «Скажи красный» (2012, «Астрель»). Рассказы из сборников вошли в шорт-лист премии Андрея Белого. Лауреат фестиваля памяти Ури Цви Гринберга в номинации «Поэзия» (июнь 2009, Иерусалим). Лауреат премии «Нонконформизм» (2014).
Публиковалась в журналах «Зарубежные записки», «Сибирские огни», «Волга», «Крещатик», «Полутона», «Интерпоэзия», «Иерусалимский журнал», журнал культурного сопротивления «ШО», «День и ночь», « Performance». Печаталась в сборниках прозы «Все включено» (лучшая проза 2012, «АСТ»), «Двойная радуга», в Антологии странного рассказа.
Куратор и редактор литературного проекта и одноименного журнала «Открытый дом».
Читателей «Пятницы» ждут новые встречи как с Юрием Симоняном, так и c Каринэ Арутюновой. Разные, но, несомненно, талантливые и самобытные авторы, продолжат свое общение с вами уже в ближайших номерах газеты. В следующем, к примеру, Каринэ Арутюнова представит вам новые «Мысли вскользь».
